два часа ночи. мы сидим с сестрой на кухне и разговариваем о наших детских травмах, о панических атаках, окр и бессоннице, о том привычном детском ощущении брошености и покинутости, которым наша мама наградила нас когда-то.

ещё я смотрю истории мальчика, который мне нравится. и мне иногда становиться грустно от того огромного количества девушек, которые там мелькают. мы не переписываемся. и все эти бабы настолько лучше асексуальной и сумасшедшей меня, что становится грустно.
грустно быть сумасшедшей. сейчас я понимаю это особенно отчетливо. когда запиваю энергетиком пять таблеток и провожу рукой по выпуклым шрамам. когда я мою кухню по ночам. когда я просыпаюсь ночью от кошмаров. когда я стою над унитазом и думаю обо всех калориях, которые съела сегодня. когда я перестаю что-либо чувствовать от венлафаксина. почему-то все эти мелочи дают мне понять свою ничтожность. понять невозможность завести отношения, потому что все мое внутреннее дерьмо слишком сложно понять другим людям. я не хочу постоянно объяснять кто я. не хочу отвечать на сто вопросов про свою подовую жизнь, рассказывать людям почему я не хочу ебаться, почему фригидность и асексуальность не одно и то же. рассказывать людям про мои ритуалы. господи. как я устала постоянно всем объяснять себя. почему так? почему единственный человек, кто может меня понять - моя сестричка, ребёнок моих родителей, который выиграл такую же генетическую лотерею и такой же набор детских травм. я устала от этого. от этой мерзости и показушной открытости. потому что я могу рассказывать как трахаются асексуалы хоть со сцены, но не хочу. не хочу. ведь это мое. мое хлюпающее и стонущее слово, которое я хочу оставить внутри, а не продавать людям билеты на сраную лекцию.